На фото командир звена капитан Шипачев Константин Анатольевич возле своего подбитого из ПЗРК «Стингер» вертолета Ми-24. Афганистан, 1987 год.
С разрешения авторов представляем Вашему вниманию небольшой отрывок из романа В.Рощина и К.Шипачева «Воздушная зачистка».
Шипачев Константин Анатольевич, выпускник СВВАУЛ-1982г, в 1986-87гг. – ст.л-т (к-н) командир звена Ми-24 335 обвп (Джелалабад).
Рощин Валерий – выпускник СВВАУЛ, морской летчик
В конце марта звено временно распалось: два экипажа убыли в Союз для отдыха в профилактории, а ведомый Андрей Грязнов внезапно заболел. Оставшись в одиночестве, мы с Валерой Мешковым выполняли различные боевые задачи, но чаще летали ведомым экипажем у командира эскадрильи.
День четвертого апреля выдался тяжелым. Утром нам пришлось слетать в паре с комэском на поиск и уничтожение каравана, затем я выполнил восемь полетов для проверки молодых летчиков-операторов… Казалось, на этом напряженная суматоха закончится; все уже исподволь поглядывали на часы и ждали ужина.
И вдруг ближе к вечеру − где-то в половине четвертого, километрах в пятнадцати к западу от аэродрома поднимается высокий столб черного дыма.
«Похоже, что-то серьезное!» − решаю я, когда нас вместе с майором Прохоровым срочно вызывают на КП. Там уже дожидаются два командира транспортных «восьмерок» с группой спецназа. Задачу ставит командир полка в присутствии начальника Армейской авиации 40-й армии полковника Григорьева.
Вскоре с его слов выясняется: при выполнении бомбометания упал и сгорел Ми-24, пилотируемый моим земляком Павлом Винником. Версия о причинах происшествия у командования вырисовывается следующая: при сбросе 250-килограммовой бомбы с предельно-малой высоты (50 метров, − примечание авторов), она взрывается не как положено с задержкой в сорок секунд, а сразу − под фюзеляжем, в результате чего вертолет сильно повреждает осколками; на борту начинается пожар. Однако двигатели и система управления работают исправно, что позволило бы экипажу произвести посадку. Но, вероятно, молодой командир экипажа слегка растерялся, промедлил и произвел аварийную посадку не на ближайшей площадке, а через несколько минут − пролетев около трех километров. Драгоценное время было упущено: дверь командира не отстреливалась, машина горела, и начинали рваться боеприпасы. В результате выскочить и спастись после посадки успел только летчик-оператор. Помочь погибающему командиру он не смог.
Сразу после падения вертолета в этот район отправили группу спасения − забрать выживших членов экипажа. Затем для патрулирования туда примчался небольшой отряд в составе двух БМД и десятка десантников. Теперь же экипажам транспортных Ми-8 ставилась задача перебросить к месту катастрофы командование полка, начальника Армейской авиации и забрать тело погибшего Павла.
Нам с Прохоровым надлежало прикрывать «восьмерки» с воздуха.
Взлетаем в обычном порядке: первыми отрываются от бетонки Ми-8, за ними − мы. Полет группы не занимает много времени − Павел Винник погиб всего в двенадцати километрах от аэродрома.
«Восьмерки» садятся рядом с чадящими останками винтокрылой машины; двигателей не выключают. Мы с комэском отходим немного в сторону. Барражируя на высоте тридцати метров, глазеем по сторонам, выискивая «духов» и изредка постреливаем. Скорее для острастки, чем для дела, потому как неприятеля не видно.
Прошло четверть часа.
Патрулируя воздушное пространство над опасным районом, я не имею визуального контакта с противником. Похоже, не имеет его и Прохоров. Мы выпускаем серии по две-три ракеты или посылаем короткие очереди из пушек по тем точкам, координаты которых называет по радио командир отряда десантников. Но отсутствие моджахедов отчасти успокаивает и расслабляет. Тем более что версия произошедшей катастрофы вполне «мирная».
Казалось, еще немного, еще две-три минуты и транспортники, забрав высокопоставленных пассажиров и тело погибшего летчика, пойдут на базу.
«Жаль Пашу. Чертовски жаль!.. Но «духи» здесь, похоже, не при чем», − успеваю я подумать, прежде чем слева по борту что-то ярко вспыхивает. Мгновение спустя, оглушают два сильнейший хлопка, слившихся почти воедино. Вертолет резко шарахает в противоположную сторону.
Тотчас оживает речевой информатор, спокойным женским голосом извещая экипаж о постигших несчастьях:
− «Борт «44», пожар». «Борт «44», опасная вибрация левого двигателя», «Борт «44», выключи левый двигатель»…
Я на долю секунды теряюсь. В памяти, точно старая черно-белая хроника, беспорядочно мелькают «кадры» из короткой жизни: родной город, мать с отцом, Ирина…
Из оцепенения выводит истошный вопль Валерки:
− Пэ-зэ-эр-ка-а-а!..
Мозг тут же включается и работает с невероятной скоростью, а руки и ноги послушно исполняют его команды.
Быстро оцениваю ситуацию и выбираю место для посадки. А в течение следующих двух-трех секунд инстинктивно уменьшаю режим двигателей и, резко погасив поступательную скорость, приступаю к снижению. Затем дублирую включение системы пожаротушения, сбрасываю бомбы и ракеты на «невзрыв», выпускаю шасси.
− Валерка, смотри в оба! − кричу по самолетному переговорному устройству. − Нет ли поблизости «духов».
У самой земли отстреливаю дверь для аварийного покидания и докладываю в эфир:
− Я «340-й», произвожу вынужденную посадку.
Все. Шасси вертолета мягко касаются земли. Осталось выключить двигатели, обесточить бортовую сеть, затормозить колеса, забрать оружие и покинуть борт.
Срабатывает эффект хорошей натренированности: делаю это практически одновременно, выпрыгиваю из кабины и отбегаю метров на тридцать.
Стоим, озираясь по сторонам − не бегут ли к нам бородатые дяди. Я справа от вертолета, Валера − слева. Вертолет все еще катится под уклон к неглубокому овражку, несущий винт замеляет вращение…
Мы в волнении наблюдаем за машиной: успеет ли она остановиться? Покачиваясь и нехотя подчиняясь включенным тормозам, тяжелая «двадцатьчетверка» останавливается…
Как показали позже результаты дешифрирования параметров полета, посадку мы произвели через семь секунд после поражения вертолета ракетами «Стингер». Больше других подобной шустрости удивлялся я сам.
− Надо же, как сильно напугали летчика!.. − отшучивался я по этому поводу.
Бегло осматриваем вертолет и обнаруживаем многочисленные повреждения по левому борту: ЭВУ (экранирующе-выхлопное устройство, − примечание авторов) изуродовано осколками; у лопаток последней ступени свободной турбины двигателя вырваны куски металла. Это означает, что еще несколько секунд работы, и движок из-за нарушения балансировки разнесло бы в клочья. В таком случае разлетавшиеся на чудовищной скорости лопатки турбин могли бы вывести из строя правый двигатель. А что еще хуже − запросто убить и нас с Мешковым.
Весь левый борт походит на дуршлаг, тяги несущего винта в некоторых местах прожжены осколками ракет насквозь, в лопастях зияют дыры, по обшивке течет топливо и масло… Однако наиболее важные узлы и системы, благодаря наружной броне, не пострадали, что и позволило произвести благополучную посадку.
Товарищи, конечно же, слышали фразы нашего речевого информатора (голос речевого информатора автоматически передается в эфир, − примечание авторов), слышали и мой доклад о вынужденной посадке. Поэтому скоро к пологому склону подлетает транспортный вертолет, пилотируемый капитаном Хоревым.
Мы бежим к севшей в полусотне метров «восьмерке». Но не тут-то было − в дверном проеме появляется борттехник и почему-то не пускает в кабину. Спрыгнув на землю, он растопыривает ручищи-лопаты и тянет обратно − к нашей машине.
− Ты что, обалдел?! − лезут наши глаза на лоб.
− Пошли-пошли! − старается тот переорать шум турбин и, показывает готовый к съемке фотоаппарат. − Сейчас быстренько запечатлею вас на фоне дыры в борту − потом спасибо скажете!..
«Фото-сессия» длится ровно минуту. Затем Ми-8 плавно отрывает колеса от каменистой почвы и, маневрируя на малой высоте, куда-то несется.
Череда резких поворотов, посадок, коротких подлетов… Лишь минут через пять мы частично отходим от шока и начинаем смотреть по сторонам.
− Куда мы чешем? Почему не идем на базу? − интересуюсь я у техника.
− А-а… тут такая карусель завертелась! − безнадежно машет тот рукой. − Пока вы сидели, Прохоров выписывал кульбиты над «зеленкой», что под Черной Горой и лупил по расчетам ПЗРК. До сих пор лупит…
− По каким расчетам?! − опять удивляемся мы. − Внизу же никого не было!
− Ага! А «Стингером» вас кто шибанул? На то они и «духи» − так прячутся меж камней и в лесочках, что ни хрена не увидишь. В общем, по комэску тоже пульнули четырьмя ракетами.
− Четырьмя?! − шепчу я и с надеждой спрашиваю: − Не задели?
− Ха! Но он же прожженный черт − уходил в сторону солнца и использовал активные помехи.
− Слава богу…
− Ни разу не задели. Все ракеты разорвались рядом. Садитесь за пулемет − вон они, суки!
Только теперь мы замечаем мечущихся в редкой растительности «духов». Я тотчас устраиваюсь у открытой двери, передергиваю затвор пулемета; Валерка присаживается рядом в готовности подавать ленту… И мы настолько увлекаемся интенсивной стрельбой по неприятелю, что разок едва не срезаем вертолет своего же командира эскадрильи.
Наконец, КП полка приходит в себя и дает команду на прекращение жуткой круговерти.
Смотрю на часы. После взлета моего экипажа с джелалабадского аэродрома прошло чуть больше тридцати минут…
Ми-8 садится где-то посреди обширного плоскогорья − неподалеку от места гибели Павла Винника. Спускаюсь по трапу из грузовой кабины и, понурив голову, иду к командиру полка докладывать о происшествии и уточнять дальнейшую задачу.
Подполковник Крушинин и начальник Армейской авиации молча ходят вокруг почерневших останков вертолета Павла. Оба выглядят не самым лучшим образом: посеревшие от бессонных ночей лица, впалые щеки, темные круги под глазами.
Увидев меня, Крушинин не реагирует. Лишь устало бросает:
− Ты что здесь делаешь, Шипачев?
− Сбили, товарищ подполковник, − тихо отвечаю я.
Мысли того, вероятно, крутятся вокруг Винника.
− Знаю. А ты-то что здесь делаешь?
Приходиться повторить неприятную и режущую слух фразу:
− Сбили меня, товарищ подполковник.
− Да что тут у вас творится? − внезапно вскипает полковник Григорьев, до которого сразу доходит смысл моего доклада. − Одного сбили, другого, блять, сбили! Не полк, а сплошной бардак!..
Пока начальство объясняется меж собой, я спешу ретироваться поближе к «восьмерке» Володи Хорева. В такие минуты глаза командованию лучше не мозолить. Доложить − доложил, а дальше пусть думают сами. На то они и носят большие звезды на погонах.
Забравшись в грузовую кабину, плюхаюсь на откидное сиденье.
− Ну что? − с кислой миной вопрошает штурман.
Я тяжко вздыхаю, вытирая платком мокрую шею:
− Хер их знает… Но готовиться, Валера, надо к худшему. Полагаю, достанется нам по самые гланды. Под горячую-то руку…
Пару минут наше воображение еще полнится сумасшедшей чередой недавно пережитых событий.
Еще бы! Прямое попадание двух «Стингеров»; оглушительный двойной взрыв по левому борту, от которого до сих пор в башке звучит «малиновый звон»; лихорадочное мигание красных сигнальных табло, издевательски спокойный голос бортовой «мадам»; и вынужденная посадка на подвернувшуюся ровную площадку, выполненная в сумасшедшем темпе. Не мудрено, что перевозбуждение и натянутые нервы не позволяют нам со спокойной рассудительностью обозначить причины сего происшествия, а также предположить его последствия. Мы просто не понимаем его объективной сущности и не думаем о том, что на нашем месте мог оказаться любой другой экипаж. И какое-то время мучительно посасывает «под ложечкой» при мысли о вариантах наказания…
Однако на полу грузовой кабины − прямо перед нами, лежит обуглившееся бронекресло с останками командира экипажа Павла Винника. Взгляду просто некуда деться − он постоянно натыкается на то, что час назад было живым: дышало, мыслило, разговаривало, улыбалось…
Поэтому вскоре все мыслимые и немыслимые кары земных начальников нам кажутся сущей безделицей в сравнении с тем, что могло бы произойти, отнесись к нам судьба чуть менее благосклонно…
Генерал-майор Шипачев К.А., 2007 г.
Июнь 2009г
http://www.skywar.ru/34033586.html